Интервью с Алексеем Даниловым, генеральным директором «Стрим Лабс».
– Когда и в какой семье Bы родились?
– Родился 30 апреля 1975 года. Мой отец был инженером в Курчатовском институте, мама преподавала фортепьяно в музыкальной школе.
– В семье естественных наук и гуманитарных устремлений.
– Да, точно.
– Как Вас воспитывали?
– Обычное советское воспитание: детский сад, потом школа, я и в «музыкалке» учился – сначала по классу фортепьяно, потом классической гитары. Интересно у меня сложилась судьба со сменой школ: отца послали в командировку от Курчатовского института в Ливию в 1982 году, а в 1983 мы с мамой приехали туда, и год я там отучился во втором классе. Потом вернулся сюда и пошел уже в новую – третью школу. После, в 9 классе, перешел в четвертую – с географическим уклоном, потому что у меня была мечта поступить на географический факультет МГУ. Я – призер нескольких общесоюзных олимпиад. После географического класса поступил в Московский университет на географический факультет.
У меня была мечта поступить на географический факультет МГУ. Я – призер нескольких общесоюзных олимпиад.
– В каком возрасте у Вас проявились склонности к географии? И к какой географии – политической или экономической?
– Скорее, физической. Мне всегда очень нравилось все, что связано с геологией, морфологией. Было очень интересно планировать кругосветные путешествия. Я знал все страны, прибрежные уж точно, со всеми столицами, портами и т.д.
– Ваши географические устремления в конце концов реализовались?
– Да.
– Как учились в МГУ?
– В МГУ я учился не блестяще, нормально. Были проблемы с несколькими предметами. Что касается самой географии, все было прекрасно, но я учился на кафедре гидрологии, где очень сложная математика, к которой у меня не было особой предрасположенности. Поэтому математику я постоянно пересдавал. В остальном все более-менее шло хорошо.
– Вы учились в 90-е годы?
– Да, в 1992-м я поступил в университет, а в 1997-м закончил.
– Не самые простые годы. Вы подрабатывали или только учились?
– Конечно, подрабатывал. В тот момент у нас компания образовалась. Отец продолжал работать в Курчатовском институте, но после развала Советского Союза там перестали в принципе платить зарплату. Официально он там работал еще какое-то время, потом начал заниматься разработкой плат для вывода компьютерной графики в телевизионном формате. Он и диссертацию по этой теме защищал за некоторое время до этого. Я ему помогал все это дело коммерциализировать, вначале и платы паял сам.
Сначала отец занимался продажей плат, мы участвовали в выставках с 1992 года. Первая московская выставка называлась «Графекон». Впоследствии уже я сфокусировался на продажах и параллельно учился в университете.
Сначала отец занимался продажей плат, мы участвовали в выставках с 1992 года. Первая московская выставка называлась «Графекон». Впоследствии уже я сфокусировался на продажах и параллельно учился в университете.
– После окончания уже не было никаких вариантов, Вы пошли по японскому пути?
– Да. Я поступил в аспирантуру, но не закончил ее. Отучился год, как раз наступил 1998 год с дефолтом и прочими сопутствующими обстоятельствами. Все продажи у нас и так были маленькими, а к тому моменту в компании, помимо нас с отцом, работало еще три человека – надо было впахивать, чтобы вытянуть компанию. Поэтому я и решил бросить аспирантуру.
– А три человека, которые работали вместе с вами, чем занимались?
– Производством, продажами. Алексей Майоров, который сейчас является директором по продажам в России, присоединился к нам в 1998-1999 году. Мы вместе с ним учились в МГУ на одной кафедре и в одной группе.
Также у нас работает до сих пор Вадим Силантьев, который тоже пришел в 1997-1998 году и занимался пайкой плат. Мы делали все сами до момента, когда начались большие объемы производства, и мы стали размещать заказы на заводах, на контрактном производстве. До 2003 года мы все паяли руками.
– За счет кого появились первые большие объемы?
– У нас была достаточно успешная плата, сделанная в 1997 году, которая принимала SDI на вход/выход для наложения графики на SDI-сигнал. Это была уникальная вещь, мы и за границу начали ее потихоньку продавать. Точнее, в основном компании ее покупали у нас в России и продавали в том числе за границу. Во-вторых, в районе 1998 года мы стали делать платы ввода для видеонаблюдения, так называемые грабберы. Там были достаточно большие объемы.
Мы делали все сами до момента, когда начались большие объемы производства, и мы стали размещать заказы на заводах, на контрактном производстве. До 2003 года мы все паяли руками.
– Масс-маркет фактически.
– Еще не масс-маркет, но уже близко. Мы начали подключать контрактные производства, в том числе решения для видеонаблюдения стали продавать и за границу, запустили производство продукции на Тайване. С тех пор у нас на Тайване образовался небольшой офис, который до сих пор успешно функционирует и сейчас занимается продажами.
– За продажи в каком регионе отвечает Тайвань?
>- Тайвань, Китай, Сингапур. На сегодняшний момент немножко пересекаются области продаж: в Индии работает очень сильный продавец, которого мы переманили из Evertz. Сейчас он уже отвечает за всю Азию, Индию и Средний Восток, кстати этот регион к нему отошел буквально месяц назад.
– Средний Восток, включая Израиль? Или Израиль к Европе относится?
– Наверное, Израиль у нас в Европу входит.
– Вы один в семье?
– Да, один.
– Как долго папа участвовал в оперативной работе в этом виде деятельности?
– В разработке он до сих пор участвует. Несмотря на то, что ему 4-го января исполнилось 70 лет.
– 70 лет для современного поколения не критично.
– Да, отец до сих пор не снижает активности, с точки зрения разработки. Он у нас – ведущий электронщик. В управлении компанией где-то с 2005 года уже перестал участвовать и сосредоточился исключительно на разработке.
Отец до сих пор не снижает активности, с точки зрения разработки. Он у нас – ведущий электронщик.
– Потому что ему это было интересно?
– Да. Все, что связано с продажами и рекламой – это не его совершенно.
– По наитию приходили к рекламе, к схемам продаж?
– В какой-то степени да, но, с другой стороны, мне и образование помогло. Ведь я прошел курсы по той же экономической географии и собственно по экономике. Понятное дело, это чисто базовые вещи, дальше надо было разбираться самому. Английский я выучил, уже общаясь с международными клиентами, а продажи выучил, продавая.
– Вы учили английский сами или на курсах?
– Во-первых, в университете язык преподается на хорошем уровне, но потом я еще дополнительно оттачивал его с преподавателем и начал ездить по выставкам.
Поскольку я занимался международными продажами сам с 2010 года, то каждый день общался по нескольку часов, созванивался с клиентами – таким образом, язык и выучил. В 2007 году поступил на MBA в Плехановскую академию по специальности «Менеджмент и управление продажами».
– Это что-то дало?
– Да, в целом дало. У меня был на тот момент уже опыт продаж, и международных в том числе. В компании Алексей Майоров занимался Россией, я – международными контрактами. Но были вопросы, касающиеся развития компании, управления, были смежные предметы – статистика, маркетинг и т.д.
За два года учебы подтягиваешь очень многие вещи. Сказать, что какой-то колоссальный прорыв у меня произошел, не могу, но, безусловно, я подтянул и сфокусировал свои знания по многим направлениям. Существует миллион всяких книг по экономике – главное, понять, какие из них читать. По управлению бизнесом тоже тысячи книг, преподаватель может направить в правильную сторону.
Смешно, но там я освоил Excel. Я в принципе Excel всегда пользовался в ограниченном функционале, а там я его подтянул. Да и контакты, обрел, безусловно. У меня оттуда несколько бизнес-партнеров, с которыми я активно общаюсь.
В городе Даугавпилсе, где я открыл компанию в конце 2013 года, было хорошее современное контрактное производство. Ты приносишь им печатные платы, все необходимые компоненты, документацию, и они паяют эти платы и отдают готовые. Мы их налаживаем и продаем.
– Почему не попытались поехать за границу учиться?
– Потому что тогда был не вариант с отрывом от компании и от семьи. На тот момент у меня уже было двое детей. В 2000-м году родился сын, дочь – в 2004-м. Понятно было, что нужно в России учиться. Уровень английского на тот момент уже позволял учиться за рубежом, но все бы это далось тяжело.
– В какой момент Ваш семейный «совет директоров» решил, что компанию нужно выводить за пределы России, на глобальные рынки?
– Это произошло естественным образом. Примерно в 2002 году у нас появился партнер в Новой Зеландии – интернет-магазин, который активно продавал наши платы и софт. Это были люди из России, с которыми мы сотрудничали, потом они в Новую Зеландию переехали и основали там бизнес.
– И Вы поняли, что пора?
– В 2002-2003 годах эти партнеры начали продавать, потом присоединились новые партнеры. В 1999 году мы сделали английскую версию сайта, пошли через него запросы. А когда у нас появился партнер и офис на Тайване, по существу, мы организовали там зарубежный склад. В то время в России, особенно для сложной электроники, на каждый контракт требовалось подтверждение ФСБ о том, что это не продукция двойного назначения, и множество других бумаг. Отправить одну плату куда-то по заказу с ключом софта было практически нереально. Плата стоила 500 долларов, нужно было обменяться оригиналами контрактов и предоставить все на таможню. DHL пошлешь – уже 100 долларов улетело. То есть никакого смысла не было этим заниматься, поэтому мы делали один большой многолетний контракт, ему отправляли платы, он нам платил оттуда деньги, и мы так долгое время жили.
Закончили мы этим заниматься лет семь назад, когда у нас запустилось производство в Латвии для международного рынка. Тогда через Тайвань мы продавать перестали.
Наш международный бизнес мы ведем из Латвии, потому что это независимая компания, и формально ее с Россией ничего не связывает, кроме меня.
– Как Ваша компания попала в Латвию?
– Я искал возможность производить что-то в Европе. В городе Даугавпилсе, где я открыл компанию в конце 2013 года, было хорошее современное контрактное производство. Ты приносишь им печатные платы, все необходимые компоненты, документацию, и они паяют эти платы и отдают готовые. Мы их налаживаем и продаем.
Потом компания разрослась, техподдержку и разветвленную сеть продаж мы построили по всему миру.
– Как обстоят дела с персоналом в Даугавпилсе? Насколько я понимаю, это русский город?
– Да, там проблем особо нет – нам же не надо было 100 человек нанимать. Офис в Латвии органично рос, сейчас там работают 26 человек.
Начиналось с того, что я нанял троих: один занимался продажами, другой – техподдержкой, третий – продажами на Европу. Потом появились юрист, секретарь – и пошло-поехало. Все росло более-менее равномерно до сегодняшнего дня.
– Почему Даугавпилс, а не Рига?
– Потому что в то время я туда чаще ездил на машине, чем летал. Даугавпилс просто ближе. Но дело даже не в этом. Во-первых, там все дешевле, чем в Риге: зарплаты ниже, аренда и все услуги дешевле. И в том числе потому, что для коммуникации с головным офисом все должны владеть русским языком. В компании много народу, и уровень владения английским у всех разный, поэтому очень хорошо, когда все говорят по-русски. А в Даугавпилсе примерно 90 процентов русских – латышскую речь на улице почти не услышишь.
В Лос-Анджелесе находится наш директор по международным продажам – Сергей Лакхам, достаточно известная личность в бродкаст-индустрии. Он достаточно долгое время работал в Harmonic. в том числе развивал их офис в России. Есть еще человек в Калифорнии, Лоуренс, который занимается продажами нашего плейаута, лет 30 работает в вещательной индустрии. Также в Нью Йорке работает наш бывший соотечественник Максим Мазуренко.
– А как у них с английским?
– Очень хорошо. Когда Латвия вошла в Евросоюз, у ее жителей появилась возможность работать за рубежом. У нас работают многие люди, которые поработали в Англии. Примерно треть из тех, кто у нас сейчас в штате, какое-то время поработали в Англии, причем в совершенно разных отраслях: от IT до сбора клубники, поскольку там всегда было достаточно легко с перемещением. Это их, в том числе, подталкивает к тому, чтобы изучать английский язык.
– Для Восточной Европы Англия, как Америка для Западной Европы?
– В общем, да.
– Как дальше развивалось? Вы открыли латышский офис. Его можно сейчас расценивать как head office?
– Наш международный бизнес мы ведем из Латвии, потому что это независимая компания, и формально ее с Россией ничего не связывает, кроме меня. У нас где-то с 2014 года начались проблемы с продажами за границей, поскольку все знали, что мы российская компания. Поэтому сейчас за границей мы – латвийская компания.
– И для них это не имеет значения?
– Не в обиду Латвии будет сказано, очень мало людей знает, где Латвия находится. Знают, что в Европе – и ладно.
– Как дальше развивалась международная сеть? Вы сказали, что нашли менеджера в Индии. Как искали остальных людей?
– В Лос-Анджелесе находится наш директор по международным продажам – Сергей Лакхам, достаточно известная личность в бродкаст-индустрии. Он достаточно долгое время работал в Harmonic. в том числе развивал их офис в России.
Есть еще человек в Калифорнии, Лоуренс, который занимается продажами нашего плейаута, лет 30 работает в вещательной индустрии. Также в Нью Йорке работает наш бывший соотечественник Максим Мазуренко. Он уехал туда в 2000-м году, потом в 2008-м году вернулся, пришел к нам, года три поработал в российском «Стрим Лабс», потом уехал обратно. Очень сильный у нас продавец в Индии. Долгое время существовал офис в Латинской Америке, в какой-то момент там работало 7 человек.
Мы никого не сокращали в период пандемии, следим за тем, кого набираем в штат, откровенно плохих сотрудников, которых можно бы было уволить – у нас не было.
– А где именно базировался офис?
– В Монтевидео, в Уругвае. Там все началось с того, что появился активный продавец Рикардо Васкес, который до этого строил карьеру в Sony – активный «болтун», чистый продавец. Он какое-то время продавал наши платы с софтом как независимый консультант. Потом я ему предложил все то же самое делать, только под нашей вывеской.
Сняли офис, потом подтянулась техподдержка. Впоследствии мы пытались там заниматься системами видеонаблюдения, еще подтянулись два-три человека на это направление, затем появился секретарь. Они проедали ровно столько, сколько зарабатывали в течение примерно пяти лет. Эта история печально закончилась: мы начали подрезать расходы, а потом Рикардо продал каким-то колумбийцам со своего личного счета наше оборудование и исчез.
Через полгода они нам начали звонить: «Что-то ваш уругвайский офис не отвечает. Где наше оборудование?» Мы говорим: «Какое оборудование? Мы уже офис закрыли полгода назад». Они говорят: «Вот инвойс, мы заплатили». Мы говорим: «Ребята, извините, он исчез». Они: «Хорошо, мы его найдем». Так все это закончилось.
– Нашли?
– Они потом у нас купили еще раз. Я не стал у них спрашивать: нашли они его или нет. В Колумбии ребята суровые.
– В этой ситуации меньше знаешь – крепче спишь.
– Да, точно.
Традиционно самый крупный наш покупатель – это РТРС. Под них мы делаем, в том числе, и заказные разработки, специализированные устройства, и железо, и софт. Постоянно идет большая работа.
– В какой момент Вы лично решили перебраться за границу?
– Я не перебрался за границу, я в Москве. Какое-то время провожу за рубежом, в том числе в Латвии. В начале марта моя семья поехала в Грецию на два месяца, с тех пор там и сидят на карантине. Летом я был за границей больше двух месяцев, но подавляющую часть времени нахожусь в столице.
– Почему не переедете жить и работать за границу?
– Сейчас нет особого стремления: все-таки большое количество бизнеса в сосредоточено в России. Слава богу, опять появилась возможность лично встречаться с людьми.
Еще у нас большие изменения произошли. После начала пандемии мы, конечно, перевели на удаленку весь офис, потом какие-то сотрудники у нас вернулись. Часть людей не может дома работать по условиям, зато появилась возможность их разреженно посадить в офисе. Площадь самого офиса мы чуть-чуть сократили. Сейчас штат компании насчитывает 112 человек.
– Большая компания.
– Да, относительно большая. Мы никого не сокращали в период пандемии, следим за тем, кого набираем в штат, откровенно плохих сотрудников, которых можно бы было уволить – у нас не было. Естественным образом кто-то приходит, кто-то уходит. Увольняем только тех, кто не проходит испытательный срок.
– Какова доля иностранного бизнеса в процентах?
>- Она сильно плавает. Доходила примерно до 50 процентов лет пять назад, потом у нас появилось несколько больших контрактов в России на разработку, и российская доля снова выросла. Минимум иностранного бизнеса был в прошлом году – где-то 25 процентов. Сейчас доля потихонечку растет. Но это все за счет роста в России, потому что здесь мы выполняем крупные проекты, например, для главного радиочастного центра – по мониторингу теле-, радиоэфира во всей стране. Больше 200 наших серверов стоит по всей России, 2000 человек работает в системе. И традиционно самый крупный наш покупатель – это РТРС. Под них мы делаем, в том числе, и заказные разработки, специализированные устройства, и железо, и софт. Постоянно идет большая работа.
Сейчас за счет активных продаж плейаута, мультивьюеров, систем контрольной записи, зарубежный сегмент снова начал расти относительно российского – и фактически, и в процентах.
– А за границей?
– Поскольку последнее время мы концентрировались на заказных разработках, наши основные продукты года два назад немного просели. В прошлом году мы начали их активно вытягивать. Сейчас за счет активных продаж плейаута, мультивьюеров, систем контрольной записи, зарубежный сегмент снова начал расти относительно российского – и фактически, и в процентах.
– За границей основная клиентура – это медиа?
– Да, основная клиентура – это различные телевизионные компании, телепорты, кабельные и спутниковые операторы, то есть все, кому нужен плейаут, мониторинг, контрольная запись.
Раньше мы продавали довольно много наших плат компаниям, которые занимаются разработками своего софта, но сейчас это лишь небольшая доля бизнеса – есть постоянные покупатели, платы обновляются. Если разработчиков «железа» у нас человек 12-13, то программистов человек 60. Доля софта и «железа» в продажах – примерно в такой же пропорции.
– Вы имеете в виду, 60 человек находятся и в Москве, и в Латвии?
– Да, в Латвии у нас тоже со временем появились программисты. Первый программист там появился в первый же год – в 2014 году. Потом в Латвии сформировалась отдельная ячейка. Там у нас примерно 10 программистов.
– А не было искушения программистов нанять в Индии?
– Пока не было. Хотя такие мысли периодически появлялись. Возможно, сейчас с нашим новым сотрудником, а он очень толковый и в бизнесе, и в продажах, будем думать об этом. Честно говоря, с кадрами тяжело, и в Москве тоже, ведь приходится конкурировать с такими компаниями, как “Яндекс”.
Честно говоря, с кадрами тяжело, и в Москве тоже, ведь приходится конкурировать с такими компаниями, как “Яндекс”.
– Мне кажется, у нас рынок зарплат у программистов перегрет.
– Да, абсолютно точно. Зато очень просто с управлением, пока все по-русски. Если подключить индийских программистов на наши скрам-митинги, то придется эти скрам-митинги переводить на английский язык. В Индии можно будет что-то сделать, если это будет отдельная, независимая команда, которая будет «пилить» отдельный продукт своими силами. В Латвии у нас все по-русски говорят, этнических латышей среди сотрудников, наверное, двое, но поскольку они живут в Даугавпилсе, естественно, свободно говорят по-русски. Для всех остальных русский – это вообще родной язык.
– А в Белоруссии?
– В Белоруссии – нет. Латвия была выбрана как европейская страна, у которой дальше нет границ. Например, DHL или UPS доставляют овернайт во Францию: из нашего офиса курьер в пять часов выезжает – и в 11 часов утра посылка уже во Франции, в Париже.
– Перелеты лоукостерами дешевле, чем такси.
– Да, курьер выезжает либо в Ригу, либо в Вильнюс, и оттуда ближайшим рейсом летит в Европу. Понятное дело, что в Белоруссии это невозможно: там та же самая таможня.
Мы растем органично и не пытаемся брать проекты, которые потребуют от нас удвоения штата.
– А если нанять там программистов и сделать бэк-офис?
– Мы растем органично и не пытаемся брать проекты, которые потребуют от нас удвоения штата. Объявление у нас висит и в России, и в Латвии, мы ищем людей постоянно. В неделю у нас проходит от трех собеседований по разным специальностям. Если кто-то хороший попадается, мы его берем.
Если бы нам совсем было плохо и негде было людей найти, в этом случае можно было бы попытаться что-то организовать в Белоруссии и поискать. Но мы работаем на тех рынках, где понимаем и уровень зарплат, и уровень компетенций. Зарплаты сейчас примерно одинаковые: что в России, что в Латвии, с учетом роста курса евро, хотя лет пять назад была большая разница – в Латвии зарплаты были значительно ниже.
– Несколько заключительных вопросов. Как работается с отцом?
– У нас, в общем, нет проблем, потому что он не лезет в управление и продажи, а я не лезу в разработки.
– А как было 28 лет назад?
– Честно говоря, уже не помню, но крупных конфликтов точно не было, достаточно спокойно работали.
У отца дома целая комната оборудования: осциллографы, 4 компьютера, 8 мониторов.
– Не превращалась работа в офисе в продолжение работы дома?
– У него это точно именно так, потому что дома у него целая комната оборудования: осциллографы, 4 компьютера, 8 мониторов.
Сейчас отец бывает в офисе один-два раза в неделю. Работает с «железом», а опытные образцы у нас производятся здесь – приезжает, чтобы ему, к примеру, на плату что-то напаяли или что-нибудь перепаять, – для таких вещей, которые сам не может сделать. А потом едет домой и продолжает там работать. У него сейчас практически вся работа домой переместилась.
– А как у Вас осуществляется контроль качества? Ведь понятно, что на выходе самое главное – это качество.
– Что касается «железа», во-первых, мы отдаем наши платы на контрактное производство, которое очень-очень хорошее и недешевое, но мы находимся на таком рынке, где количества относительно небольшие, а маржа достаточная для того, чтобы не экономить последнюю копейку на выпуске. Поэтому мы на этом не экономим – размещаем контрактное производство на хорошем заводе. А образцы мы сами паяем. У нас 5 монтажников, которые делают образцы плат, занимаются тестированием того, что с завода пришло.
Например, плата приходит с завода – мы какое-то время «гоняем» ее в компьютере, прежде чем отдать клиентам. К тому же сейчас такой уровень производства, что если ты плату включил, и она час проработала в компьютере, то можно сказать, что она еще 5-10 лет проработает спокойно.
Что касается софта, у нас есть отдел тестирования, есть люди, которые работают в контакте с разработчиками. Этот отдел у нас общий на все продукты. Честно говоря, я даже не знаю, по какому алгоритму они действуют. Перед релизом к ним отправляется софт, и они его тестируют, выявляют баги, отправляют обратно, софт доделывается, и уже потом его отправляют в продакшн. В общем, все отлажено!
– Как вы познакомились с женой?
– Я развелся четыре года назад, у меня двое детей от первого брака: сыну 20 лет, дочери – 16. А три года назад я снова женился, младшей дочери в этом году будет 3 года
Мы отдаем наши платы на контрактное производство, которое очень-очень хорошее и недешевое, но мы находимся на таком рынке, где количества относительно небольшие, а маржа достаточная для того, чтобы не экономить последнюю копейку на выпуске.
– Какие склонности у сына?
– Сейчас он учится в Бауманке на третьем курсе. Точнее, в данный момент болеет коронавирусом. В прошлую пятницу сделал тест. История неприятная, потому что весь год мы об этом думаем и говорим, опасаемся и принимаем разные меры, но, скорее всего, он заразился именно в институте, потому что они, несмотря на все предписания московских властей, продолжали очное обучение буквально до прошлой недели. Когда он и заболел.
В конце концов, институт сдался и перешел на удаленку – естественно, не из-за него, так совпало. Сын до последнего ходил на учебу, еще на прошлой неделе были очные занятия, часть преподавателей вели лекции дистанционно. Например, физкультура осталась, надо физически приходить на физкультуру, хотя человек занимался парусным спортом всю жизнь, здоровый парень – но надо ходить, сдавать какие-то нормативы. Так и подхватил эту заразу.
– Тяжело проходит болезнь?
– Был период, когда у него ломило все тело. Один из симптомов – мышечные боли. Обезболивающие пил. Сейчас вроде полегче. Но все равно, конечно, страшно, ведь это мой ребенок, хоть ему уже и 20.
– Вы видите его у себя в бизнесе?
– В Бауманке он учится на «Защите информации», у него там программирование, математика. Единственное, он хочет поменять специальность и перейти на другую, ближе к сфере управления. Говорит, что сейчас у него слишком много математики, которая ему не очень близка. Посмотрим, видно будет. Большого желания у него нет, по крайней мере, пока, – живет студенческой жизнью. А вот старшая дочь хочет в Финансовую академию поступать и изначально имеет склонности именно к бизнесу. Например, когда в свое время я ей привозил игрушки из Америки – куклы Monster High, она в какой-то момент продала их через Avito.
– Вы не планируете отправить детей учиться за границу, чтобы они получили хорошее западное образование?
– Здесь вопрос в английском. Сын у меня говорит по-английски пока, к сожалению, на бытовом уровне. Чтобы учиться, нужно владеть им свободно. Если говорить про высшую математику, то она на русском-то непонятна, как бы тебе ни объясняли, а если ты еще будешь язык плохо знать, то вообще сложно будет разобраться. Слава богу, мы оба это понимаем. Поэтому подтянет язык – там и посмотрим. С дочерью то же самое, ей еще в школе нужно доучиться.
– Что есть помимо работы?
– Дети по моим стопам занимаются парусным спортом. Сын гонялся на чемпионате мира в Новой Зеландии, и мы потом заезжали к этому партнеру в 2011 году. Сам я мастер спорта, многократный чемпион России по парусному спорту.
– Парусным спортом вы занимались, как любитель?
– Там такого разделения нет. Выступают все: и те, кто этим профессионально занимается, и любители гоняются – все вместе.
